Восковская Л.В. Отношение к смерти как детерминанта смыслообразования в психологической практике
Опубликовано в: "Материалы всероссийской психологической конференции с международным участием «категория смысла в философии, психологии, психотерапии и в общественной жизни» (Ростов-на-Дону, 23-26 апреля 2014 г.). – М.: КРЕДО, 2014. – 473 с. – С. 187-191"
В настоящее время в современном мире угроза войн, террористических актов, катастроф и стихийных бедствий, рост числа самоубийств и тяжелых болезней способствуют актуализации мыслей о конечности жизни, что в свою очередь вызывает целый спектр эмоциональный реакций, провоцирующих людей на разнообразные поступки. С другой стороны достижения биологической и медицинской наук (возможности пересадки органов и поддержания персистрирующего вегетативного состояния, генная инженерия и т.д.) ведут к трансформации идеи смерти в умах современных людей. Если раньше, по словам французского медиевиста Ф. Арьеса, смерть являлась неотъемлемой частью жизни человека, то в настоящее время очень ярко проявляется тенденция вытеснения образа смерти из повседневной жизни и сознания современного человека [1]. Это проявляется в профессионализации смерти; смерть становится объектом деятельности медицинских сотрудников, но не фактом собственной жизни.
Многие авторы, как отечественной, так и зарубежной психологии (Л.И. Анцыферова, А.В. Гнездилов, А.А. Баканова, С. Гроф, Р. Мэй, В. Франкл, Г. Фейфел, К.Г. Юнг, И. Ялом, Э. Кюблер-Росс и др.) рассматривают феномен смерти как важную детерминанту развития личности человека. Психологи, работающие в практике, отмечают, что опыт столкновения с фактом конечности жизни может быть ресурсным для личности. В экзистенциальной литературе о таком опыте говорят как об опыте конфронтации со смертью, который получает человек в результате столкновения с реальной угрозой собственной жизни, а также в связи с эмоциональными переживаниями со смертью «другого». Конфронтация со смертью может быть единичной (в результате катастроф, аварий, несчастных случаев, а также суицида и потери близкого), пролонгированной, но конечной (например, участие в военных действиях, экстремальных видах деятельности и т.д.), постоянной (в результате смертельной болезни).
Опыт конфронтации со смертью относится к кризисным переживаниям, которые, с одной стороны, могут придать жизни смысл, сделав ее полноценной и аутентичной, но с другой стороны привести к деформации и деградации личности. Психолог-практик в своей работе может столкнуться с разным опытом конфронтации, и его задача из двух возможных путей совладания с кризисом привести своего клиента к факту принятия конечности жизни, к обретению нового смысла или переоценке имеющихся, выстраиванию новой иерархии жизненных приоритетов.
Классики экзистенциальной и трансперсональной психологии указывают на позитивные сдвиги в мироощущении, в повышении осознанности проживания жизни, в выстраивании системы жизненных смыслов в результате опыта конфронтации со смертью. Р. Моуди описал опыт людей, переживших клиническую смерть в результате несчастных случаев, аварии и болезни. Данный опыт оказал на их последующую жизнь сильное воздействие; она стала глубже и содержательнее [10]. К тем же данным приходят исследователи, работающие с суицидентами после неудачной попытки самоубийства. Гнездилов А.В. показал, что столкновение с реально умирающими людьми в хосписе давало положительный терапевтический эффект у лиц с опытом суицида в прошлом [3].
По данным А.П. Попогребского, у пациентов, перенесших инфаркт миокарда, ценностные и смысложизненные ориентации подвергались определенному пересмотру: наблюдалась актуализация ценностей, являющихся ключевыми при поисках смысла жизни – самотрансценденции, самоактуализации, творчества и отчасти гедонизма, что связано с процессуальностью проживания жизни [12].
Наиболее полно проблема принятия смерти и ее влияние на осмысленность жизни изучается у онкологических больных. Кюблер-Росс Э., подводя итог своим наблюдением за терминальными больными, отмечает, что с момента манифестации диагноза до факта смерти наблюдается значительный личностный рост пациента, в процессе которого человек старается реализовать свои потенциальные возможности, которые не были до этого актуализированы. Эти личностные изменения происходят в несколько этапов. На первом этапе происходит отрицание болезни, далее следует этап гнева, когда пациент уже не в силах отрицать очевидное, начинает испытывать ярость, раздражение, зависть и негодование. За ним следует этап торговли, когда пациент пытается договориться с болезнью или с Богом. Четвертый этап – это этап глубокой депрессии, сопровождающейся чувствами обиды, жалости, горя и вины. Последний этап – это этап смирения и принятия смерти; больной начинает размышлять о смерти с определенной долей спокойного ожидания [6].
И. Ялом, работая с группой больных раком, изучая личностные изменения, связанные с переживанием смертельной болезни. Эти изменения, по мнению Ялома, можно охарактеризовать как приближение к аутентичной жизни и они включают в себя [13]:
1. Изменение жизненных приоритетов.
2. Чувство свободы, осознание и принятие возможности следовать своим желаниям и потребностям без постоянной оглядки на окружающих.
3. Переживания обыденных моментов жизни как высоко значимых событий.
4. Обостренное переживание жизни в настоящем, вместо откладывания ее до пенсии или до какой-нибудь еще точки будущего.
5. Более глубокий контакт с близкими и редуцирование числа страхов, связанных с межличностным общением.
5. Большая, чем до болезни, готовность к риску.
В психоделических экспериментах С. Грофа у многих умирающих людей в результате символического опыта смерти и последующего возрождения резко менялось представление о самих себе, своем месте в мире, происходило преображение иерархии ценностей [4]. О похожих результатах говорят и исследователи, работающие с ВИЧ-инфицированными. Недзельский Н. и Морозова Е. пишут, что знание о ВИЧ-инфекции практически всегда приводят к изменениям своего отношения к действительности и другим людям. Многие больные говорят, что начали полноценно жить только после того, как узнали, что больны [11].
Однако, несмотря на доминирующий в литературе оптимистический настрой в определении роли смерти, наш опыт практической работы и опыт других психологов, работающих как в сфере психологической практики, так и занимающихся научной деятельностью, указывают на неоднозначность влияния опыта смерти. Баканова А.А. проводила исследование на выявление стратегий совладания с критической ситуацией среди мужчин, заключенных в местах лишения свободы, мужчин, принимавших участие в боевых действиях в «горячих точках» и получивших ранения, и женщин с онкологическим заболеванием. В совладании с критической ситуацией автор выделяет два основных направления, связанных с отношением личности к ситуации угрозы жизни – это «критическая ситуация как возможность роста», где отношение личности к смерти проявляется через позитивное отношение к себе и идею трансцендентности собственной личности, и «критическая ситуация как страдание», где происходит лишь концентрация на своих страданиях без осмысления [2].
В литературе описаны случаи, когда столкновение со смертью приводило к деформации личности, требующей вмешательства психиатра и грамотного сопровождения психолога. Кюблер-Росс отмечала, что осознав, что жизнь подходит к концу, человек может выбрать два пути – провести оставшееся время в болезненной подавленности или использовать его как обобщающий опыт. По данным Кюблер-Росс, только 2% умирающих доходят до стадии принятии смерти [6]. Ланга А.П. на примере ВИЧ-инфицированных показал, что у людей, страдающих заболеванием, связанного с угрозой смерти, рано или поздно возникают переживания дисгармоничного характера, вплоть до возникновения или развития тяжелых форм дезадаптации [7].
Опыт тяжелой болезни, носящей хронический характер, зачастую приводит к негативным изменениям в качестве жизни пациента и его «образе Я»; такие больные с трудом приспосабливаются к повседневным условиям жизни, перспектива будущего у них развертывается в оскудевшем виде, не соответствующем сложившимся планам и ожиданиям [5].
Моляко В.А. описал т.н. «постчернобыльскую панику», изучив особенности поведения людей после Чернобыльской катастрофы. Автор отметил утрату интереса ко многим аспектам жизни, попытки совладания с тревогой при помощи алкоголя, компульсивного сексуального поведения, успокоительных средств [9].
Негативные переживания, связанные со столкновением со смертью и переживанием угрозы жизни и своему здоровью, часто сопровождаются именно потерей смысла жизни, поэтому смерть выступает не только как детерминанта аутентичной жизни за счет раскрытия смысла жизни во всем его разнообразии и полноте. Особенно показательны в этом случае являются случаи посттравматических состояний. Мазур Е.В. с коллегами изучали психологические особенности жертв землетрясения в Армении в 1988 году. Пострадавшие демонстрировали все признаки депрессии, связанные с сильными травмами и потерей близких. Исследователи показывают, что ключевым при оказании терапевтической помощи, помимо освобождения от реакций острого горя и страха перед будущим, являлась проработка негативных смыслов случившегося с ними несчастья и раскрытия в своей жизненной ситуации тех смыслов, которые помогали бы им прожить полноценную жизнь. Осознанное смыслообразование выступало здесь в роли метода саморегуляции неблагоприятных состояний, одной из стратегий которой являлось «…расширение смыслового поля ситуации, что проявлялось в изменении больными смысла травмирующей ситуации, которая начинала восприниматься не как личное несчастье, а как общее горе» [8, с.63]. Авторы пишут: «В группе наших пациентов мы обнаружили, что соотнесения своего положения с положением других людей, приобщение к их переживаниям, принятие и понимание их точек зрения позволяли преодолеть ощущения изолированности, фиксированности на личном несчастье, занять ос¬мысленную позицию по отношению к своей жизненной ситуации, открыть новые смысловые опоры» [там же].
Экзистенциальная психотерапия утверждает, что смерть придает жизни смысл. Эта мысль, сначала шокирующая для западного человека, была воспринята, ассимилирована и даже стала модной и популярной. Однако опыт людей, умирающих от болезней, несчастных случаев и катастроф, говорит, что и у самой смерти должен быть свой смысл, чтобы человек понимал, ради чего он умирает. Отношение к жизни и смерти подобны ленте Мёбиуса: осознавание и принятие факта своей возможной смерти придает смысл жизни, полноценно прожитая и аутентичная жизнь определяет в свою очередь смысл смерти.
Список используемой литературы
1. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М.: Прогресс, 1992.
2. Баканова А.А. Отношение к жизни и смерти в критических жизнен-ных ситуациях // Автореф. дис… канд. психол. наук. – СПб., 2000 г.
3. Гнездилов А.В. Психология и психотерапия потерь. Пособие по паллиативной медицине. – СПб.: «Речь», 2002.
4. Гроф С., Хэлифакс Дж. Человек перед лицом смерти. – М.: Изд-во Трансперсонального Института, 1996 г.
5. Ершова М.П. Особенности личностного развития юношей и деву-шек с онкопатологией с разными сроками ремиссии. // Диссерт… канд. психолог. наук. – Ростов-н/Дону, 2005.
6. Кюблер-Росс Э. О смерти и умирании. – Киев: «София», 2001.- 320 с.
7. Ланга А.П. Индивидуально-психологические особенности ВИЧ-инфицированных // Диссерт… канд. психолог. наук. – Ростов-н/Дону, 2006 г.
8. Мазур Е.С., Гельфанд В.Б., Качалов П.В. Смысловая регуляция негативных переживаний у пострадавших землетрясение в Армении // Психологический журнал, 1992, №2.
9. Моляко В.А. Особенности проявления паники в условиях экологиче-ского бедствия // Психологический журнал, 1992, №2.
10. Моуди Р. Жизнь после смерти // Жизнь земная и последующая / Сост. П.С. Гуревич, С.Я. Левит. – М.: Политиздат, 1991.
11. Недзельский Н., Морозова Е. Поддержка людей, живущих с ВИЧ. – М.: Просветительский Центр «ИНФО-Плюс», 2003.
12. Попогребский А.П. Смысл жизни и отношение к смерти // Психоло-гия с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии. – М.: «Смысл», 1997.
13. Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. – М.: «Класс», 1999.